Основные элементы оплаты и стимулирования труда в современных условиях
Таким образом, повышение заработной платы в одной отрасли
оказывает влияние на рынок труда в других отраслях. Аналогичная ситуация может
складываться в отдельных регионах: повышение заработной платы на отдельных
предприятиях может притягивать туда работников соседних предприятий и вынуждать
их к принятию ответных мер.
Уровень оплаты труда в каждом периоде зависит от факторов,
определяющих потребность в рабочей силе, и факторов, изменяющих ее предложение.
Такими факторами являются, в частности, уровень развития экономики, цикличность
развития, изменение численности населения в целом и в трудоспособном возрасте,
доля желающих работать при складывающемся уровне оплаты труда и предлагаемых
условиях работы, изменение структуры производства, миграционные процессы, войны
и др.
В течение длительных периодов времени решающее воздействие на
увеличение спроса на рабочую силу оказывает накопление в экономике физического
капитала, появление и развитие новых сфер приложения капитала и труда. Эти
процессы сопровождаются увеличением вооруженности труда основными фондами,
ростом его производительности и вовлечением в производство увеличивающегося с
ростом населения числа лиц в трудоспособном возрасте даже с учетом сокращения
длительности рабочего времени – продолжительности рабочей недели, рабочего дня.
Рост производительности труда и ВВП как в целом, так и на одного занятого и на
душу населения создает условия для увеличения его доходов.
Совокупность указанных факторов определяет величину
номинальной и реальной заработной платы. Под номинальной заработной платой понимают
сумму денег за выполненную работу. Реальная заработная плата определяется
количеством товаров и услуг, которое работник может приобрести на номинальную
заработную плату. Поскольку работники трудятся для того, чтобы иметь
возможность приобретать товары и услуги, решающее значение имеет реальная
заработная плата. Ее величина, несмотря на происходящие в отдельные периоды
сокращения с увеличением производительности труда, накопленного физического
капитала, освоением достижений науки и техники, имеет тенденцию к повышению.
Эта тенденция сопряжена с повышением квалификации рабочей силы.
Уровень квалификации называют человеческим капиталом рабочей
силы. Человеческий капитал – это сумма врожденных способностей, общего и
специального образования, приобретенного профессионального опыта, творческого
потенциала, морально-психологического и физического здоровья, обеспечивающих
возможность приносить доход.
Человеческий капитал неотделим от его владельца. Цена услуг,
предоставляемых работником, зависит от его квалификации, поскольку с ней
связаны качество его услуг, производительность труда и увеличение прибыли.
Повышение квалификации работников также ведет к повышению уровня оплаты труда.
Рост человеческого капитала является одним из важнейших источников увеличения производственных
ресурсов на основе повышения его эффективности. Вложения в человеческий капитал
обеспечивают в развитых странах до 30% прироста национального дохода.
Наличие и характер используемых ресурсов во многом определяют
структуру экономики страны и ее экономические взаимоотношения с другими
странами.
В зависимости от преобладания тех или иных используемых
ресурсов отрасли и сферы экономики относятся к первичному, вторичному или
третичному секторам производства. Основным ресурсом для первого сектора являются
земля и ее недра. Соответственно к нему относятся сельское хозяйство,
добывающая и лесная промышленность и другие отрасли, связанные с использованием
природных ресурсов. Второй сектор связан по преимуществу с использованием
капитала (основных и оборотных средств) и труда. Третий сектор относительно
больше связан с предпринимательской деятельностью и охватывает финансы, банки,
страхование, лиц свободных профессий, а также транспортную и складскую
деятельность.
Конечно, такое деление условно. Характерно, однако, что
второй и третий секторы являются более эффективными. В развитых странах
удельный вес отраслей, базирующихся на капитале и предпринимательской
деятельности, и уровень жизни относительно выше. Страны, экономика которых
базируется в основном на сельском хозяйстве и добывающей промышленности, как
правило, относятся к отсталым, имеют относительно низкий уровень душевого
дохода и качества жизни.
2. Российский рынок труда:
«щадящая» динамика занятости
Рынок
труда – как и любой другой – имеет два основных измерения – количественное
и ценовое. Первое определяется числом и составом занятых работников, а также
продолжительностью их рабочего времени; второе – заработной платой, то
есть ценой труда как фактора производства.
В
развитых рыночных экономиках заработная плата обладает той или иной степенью
негибкости к понижению, причем, в зависимости от конкретной
конфигурации институтов, регулирующих трудовые отношения, негибкостью может
отличаться как номинальная, так и реальная заработная плата.
Такая
негибкость была бы невозможна без соответствующего набора институтов,
определяющих деятельность рынка труда. Состав этих институтов хорошо известен и
конечен. Основные среди них – минимальная заработная плата, пособия
по безработице, законодательство о защите занятости, налоги
на заработную плату (включая обязательные отчисления работодателей
на социальные цели), объединения работодателей и профсоюзов, система
коллективных договоров и процедуры переговоров между социальными партнерами.
Но
если адаптивный потенциал заработной платы (цены труда) ограничен, то основным
механизмом приспособления становится количественная подстройка – сокращение
занятости и рост безработицы. Если при этом занятость чрезмерно
«зарегулирована» административными барьерами или вменяемыми работодателям
финансовыми издержками, то безработица может становиться не только
неприемлемо высокой, но и устойчивой во времени. При полной
зарегулированности трудовых отношений рынок труда особенно плохо переносит
внешние шоки (макроэкономические кризисы), «наказывая» безработицей
в первую очередь молодежь, женщин и другие группы со слабыми
переговорными позициями. Такова ситуация во многих странах континентальной
Европы (Германия, Франция, Италия).
Жесткость
заработной платы особенно наглядно проявляется в ситуациях острых
кризисов. Так, в годы Великой депрессии в первой половине
ХХ столетия в США занятость резко сократилась, безработица превысила
20%-ную отметку, но реальная заработная плата (у тех, кто сохранил работу)
практически не отреагировала на экономический спад. Похожая ситуация
наблюдалась в тот период и в Великобритании, где значительные
по масштабам сокращение занятости, снижение продолжительности
отработанного времени, рост безработицы имели место на фоне
продолжавшегося увеличения реальной и лишь незначительного уменьшения
номинальной заработной платы работающих
Развитие
событий в большинстве стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ)
в 1990-е годы в целом шло примерно по той же схеме.
Снижение реальной заработной платы было в них относительно невелико, тогда
как динамика занятости вплотную следовала за динамикой ВВП. Кроме того,
процесс обесценения заработков в этих странах не был затяжным:
экономический рост, возобновлявшийся спустя два-три года после начала рыночных
преобразований, обеспечивал их быстрое восстановление до дореформенного
уровня.
Иначе
развивалась ситуация в России (а также в других странах СНГ),
где падение реальной заработной платы оказалось намного глубже, чем
в странах ЦВЕ, тогда как снижение занятости оставалось непропорционально
слабым (относительно глубины падения ВВП).
В
России переходный период стартовал с сильнейшего шока конца 1991 – первой
половины 1992 года, вызвавшего резкое сокращение ВВП и, как следствие,
спровоцировавшего глубокий коллапс спроса на труд. Здесь тесным образом
переплелось всё: распад СССР, крах централизованного планирования, разрыв
кооперативных связей между предприятиями, либерализация цен, бюджетный кризис и
резкое снижение бюджетных расходов, гиперинфляция. Дальнейшее поддержание
искусственно завышенной занятости стало невозможным при любом вообразимом
сценарии, тем более на фоне драматического сокращения производства.
Естественным и всеобщим ожиданием в тот период был взрывной рост
безработицы с сопутствующими катастрофическими социальными и политическими
последствиями. Различные эксперты активно подогревали друг друга алармистскими
прогнозами, отпугивая политиков от реформ, тем самым неявно агитируя
работников снижать притязания и соглашаться на низкую оплату. Отчасти
страх безработицы сделал своё дело
Безработица,
хотя и неуклонно росла, но делала это без лишней спешки. Она достигла
своего пика, составившего 14% от экономически активного населения, лишь
на восьмом году переходного периода, вскоре после финансового краха
1998 года. Массовые увольнения, которых так опасались власти, имели место
только как единичные и локальные события, но так и не стали повседневной
реальностью, заметно влияющей на рынок труда и социально-политическую
температуру в стране. Предприятия отнюдь не спешили приводить
численность занятых у них работников в соответствие со своей
фактической производственной программой и своими реальными потребностями
в рабочей силе. Они гораздо чаще практиковали постепенное «индивидуальное»
выдавливание, принуждая лишних работников к «добровольному» уходу. Хотя
такое выдавливание и приняло значительные масштабы, но будучи сильно растянутым
во времени и в пространстве, было неспособно вызвать немедленный
обвал на рынке труда. В итоге занятость – изначально
чрезмерная – снижалась постепенно, шаг за шагом нащупывая новое
равновесие и при этом крайне слабо реагируя на текущую экономическую
конъюнктуру.
Всего
за период с 1991 по 1998 год общее число занятых
в российской экономике сократилось с 74 до 64 млн. человек, или
на 13,5%. В корпоративном секторе (секторе предприятий и организаций)
сокращение занятости все эти годы шло почти постоянным темпом, и его масштаб
был больше. Число работающих на «крупных и средних предприятиях»,
составляющих ядро корпоративного сектора, снизилось с примерно 59 млн.
человек в 1991 г. до 42–43 млн. человек в 1998 г., или
почти на треть от исходного уровня. Расхождение между трендами
во всей экономике и в корпоративном секторе объяснялось разной
эластичностью занятости внутри них по отношению к изменениям в выпуске.
Напомним, что совокупное сокращение ВВП за этот период составило около 40%
и по большей части пришлось на корпоративный сектор.
Финансовый
кризис 1998 года стал сильным ударом для всей российской экономики,
но в то же время обозначил начало перелома в ее развитии.
Глубокая девальвация рубля, стимулировавшая импортозамещение, консервативная
макроэкономическая политика, а также произошедший вскоре скачок цен
на основные товары российского экспорта запустили двигатель экономического
роста. Экономика начала постепенно вылезать из «ямы» и, в итоге,
в 2006 г. ВВП превысил уровень кризисного 1998 года почти
в 1,7 раза. Экономический рост дал импульсы к резкому сокращению
безработицы и «потащил» вверх за собой показатели занятости.
В
посткризисный период (1999–2006 годы) безработица снизилась вдвое – до примерно
7% от численности экономически активного населения, что само
по себе – завидный показатель для стран с переходной
экономикой. Общая занятость за те же годы увеличилась почти на 5
млн. человек (с 64 до 69 млн. человек), или на 8%.
И все же на фоне быстро «прибавлявшего» ВВП рост числа занятых
был не слишком масштабным, а к середине 2000-х годов потенциал его
дальнейшего расширения оказался, по-видимому, исчерпанным.
Благоприятная
динамика занятости не должна вызывать особых иллюзий еще и по другой
причине. Число занятых в секторе крупных и средних предприятий, который
является основным генератором ВВП, не только не увеличилось, но
продолжало сокращаться примерно тем же неизменным темпом, что и
в кризисный период. Как будто глубокий спад в экономике
не сменился бурным ростом! За 1999–2006 годы списочная занятость
в этом секторе сократилась с 42 до 38 млн. человек, или на 9%.
Ее сокращение было бы еще больше, если бы ползучее расширение
бюджетных отраслей (образование, здравоохранение, государственное управление и
безопасность) не противостояло сокращению числа занятых в отраслях
частного сектора. Разрыв между двумя индикторами занятости (общей и
на крупных и средних предприятиях) увеличился с 22 до 31 млн.
человек. Возросшую разницу между ними заполнили занятые в неформальном
секторе и на малых предприятиях, где рынок труда достаточно гибок
в обоих своих измерениях, а социальная защита крайне слаба, если вообще
существует. Фактически происходил постепенный переток работников
из формального и социально-защищенного (Трудовым Кодексом) сегмента
экономики в неформальный и социально-незащищенный сегмент (где Трудовой
Кодекс фактически не действует). Особо следует отметить, что
на протяжении всего переходного периода динамика занятости на крупных
и средних предприятиях, на которых сосредоточена основная масса российских
получателей заработной платы, демонстрировала удивительную устойчивость
по отношению к любым внешним шокам. Численность этой категории
работников неуклонно и последовательно снижалась, несмотря на то, что
вначале шоки были в основном сильными негативными, а затем, поменяв знак,
стали положительными.
Что же
при этом происходило с заработной платой, в какой мере она
участвовала в этих адаптационных процессах? Если занятость оставалась мало
чувствительной к шокам, то реальная заработная плата демонстрировала
обратную реакцию: она была гиперчувствительной. Реагируя на каждый из трех
самых мощных негативных шоков, имевших место в течение первого десятилетия
трансформации (1992, 1994, 1998 гг.), она всякий раз «проваливалась» вниз
примерно на четверть или треть от предкризисной величины,
проскакивая, по-видимому, экономически обоснованный уровень После очередного
падения она вскоре вновь начинала «ползти» вверх, пытаясь восстановить
потерянное во время кризиса. Адаптивность заработной платы опиралась и
на многие «смежные» инструменты: накопление долгов по заработной
плате, получивших особое распространение в середине и второй половине 1990-х гг.;
высокую долю в заработках теневой составляющей; значительную вариативность
рабочего времени.
Напротив,
посткризисный период был отмечен бурным ростом реальной заработной платы,
ежегодные темпы которого достигали двузначных величин.
Подобные
итоги функционирования российского рынка труда тем более удивительны, что
с точки зрения формального устройства он едва ли сильно отличался
от рынков труда стран ЦВЕ. Уже в самом начале переходного периода
в России были введены такие базовые институты, как минимальная заработная
плата (МРОТ) и пособия по безработице, налоги на заработную плату
(включая обязательные отчисления работодателей на социальные цели) и
единая тарифная сетка для оплаты труда бюджетников, возникли объединения
работодателей и были перестроены профсоюзы, заработала Трёхсторонняя комиссия
как высший орган согласования интересов в социально-трудовой сфере.
Трудовое законодательство было пересмотрено с целью его адаптации
к новым рыночным реалиям, а в последующем институциональном
строительстве широко использовались стандартные лекала, рекомендованные
международными экономическими организациями (например, МОТ и ОЭСР).
Но
как бы парадоксально ни выглядело в этом институциональном
контексте поведение заработной платы, его нельзя считать аберрацией, чисто
случайно возникшей на российском рынке труда. Оно устойчиво
воспроизводилось и носило явно системный характер.
И
на этапе спада, и на этапе подъема российский рынок труда
функционировал как очень пластичный механизм. Однако природа и степень гибкости
были у него при этом совершенно особыми. Можно сказать, что
в российской экономике наблюдалась своего рода «гибкость наоборот»: вместо
высокой эластичности занятости она демонстрировала чрезвычайно высокую гибкость
заработной платы. В такой модели адаптации британский экономист Ричард
Лэйард, наблюдавший за началом переходного процесса в России, еще
в 1994 году увидел особый «российский путь». И хотя тогда
рыночная экономика в нашей стране пребывала в своем институциональном
младенчестве, за прошедшие с тех пор годы эта модель
не изменилась в своих фундаментальных проявлениях, приобретя
со временем еще большую устойчивость. Поскольку близкие к ней версии
встречаются также в странах СНГ, то в некоторых публикациях подобный
подход обозначается как «евразийский» и противопоставляется «европейскому»,
принятому в странах ЦВЕ
Первый
(«российский» или «евразийский») подход предполагает сохранение большого числа
рабочих мест независимо от их производительности. Его неявный девиз: «занятость
важнее зарплаты». Низкая оплата труда оказывается той ценой, которую экономике
приходится платить за консервацию обширного сегмента малопроизводительных
рабочих мест. Задержки заработной платы, получившие повсеместное
распространение в 1990-е годы, были частью этой цены, разложенной
на большинство работников (см. ниже). Это – одна из причин,
почему в России и в странах СНГ так велико неравенство в оплате
труда и почему в них так широко распространена бедность среди работающих.
Второй
подход делает акцент на поддержании высокого уровня не занятости, а
производительности и, соответственно, заработной платы. Он исходит
из того, что защищать следует не рабочие места, а работников,
теряющих работу, и что для этого необходимы достаточно щедрые пособия
по безработице и другие социальные выплаты. В этом случае цена,
которую платят работники, иная и распределена она иначе – это, прежде
всего, более высокий риск потери работы, с которым сталкивается
меньшинство, состоящее из наименее производительных работников. Поскольку
такая политика «выдавливает» самых низкооплачиваемых работников
в экономическую неактивность, неравенство в распределении заработной
платы оказывается достаточно умеренным, а бедность среди работающих встречается
редко.
Принципиальные
особенности российской модели рынка труда уже рассматривались в ряде
обобщающих работ последнего времени. Однако основное внимание уделялось
в них не столько «ценовым», сколько «количественным» ее аспектам
(занятости, безработице, продолжительности рабочего времени и т.д.). То, как
в ее рамках формируется цена труда, редко становилось предметом
специального изучения. Отсюда – необходимость в целостном анализе
того специфического механизма зарплатообразования, который сложился
в российской экономике за годы, прошедшие после начала реформ.
Своеобразие этого механизма отчетливо проявилось и в том, каким образом
в переходный период менялась величина заработной платы, и в том, как
ее динамика соотносилась с динамикой других макроэкономических показателей,
и в том, из каких составных частей она складывалась, и, наконец,
в феномене задержек оплаты труда.