История гражданского права в Римском праве

Однако в истории этот культурный принцип охраны владения, как такового, появляется не сразу. Новому миру этот принцип в значительной степени был выяснен только римским правом, а в самом Риме он был провозглашен только претором, причем далеко не во всей своей полноте и ясности. Классическая юриспруденция много поработала над его уяснением и развитием, но и при всем том римская охрана владения отнюдь не является законченным зданием. Как бы то ни было, но самая постановка проблемы и ее принципиальное разрешение составляет одну из крупнейших заслуг римского - и именно преторского - права.

Каким образом претор дошел до мысли охранять владение, как таковое, - это вопрос и доныне спорный. По мнению одних ученых (Нибур, Савиньи, Дернбург, Коста и др.), преторская защита частных владений выросла из защиты possessiones на agri occupatorii. Но с этим мнением едва ли можно согласиться: охрана этих possessiones совершалась не преторами, а цензорами, и не в частном, а в публичном порядке. По мнению других (Пухта, Иеринг и т. д.), интердиктная защита последующего времени выросла из преторского регулирования владения спорной вещью на время процесса о собственности и вообще была создана в интересах лучшей охраны права собственности. Но и это мнение едва ли правильно: против него говорит не только указанное выше принципиальное отделение proprietas от possessio, проходящее красной нитью через все римское право от самых первых моментов появления владельческой защиты, но и то обстоятельство, что во владельческом (посессорном) процессе никакое - даже самое ясное - возражение о собственности не допускается. Ввиду этого безусловного предпочтения заслуживает третье мнение (Пернис и др.), которое усматривает генезис посессорной защиты в общей идее охраны гражданского мира и порядка, определяющей всю деятельность преторской власти.

Посессорные интердикты, служащие для защиты владения, мы едва ли поймем правильно, если будем брать их изолированно, вне связи со всей совокупностью интердиктов вообще; interdicta possessoria представляют только один из видов интердиктов и, конечно, возникли первоначально из тех же соображений, какие вызвали к жизни всю систему интердиктных средств. Мы уже видели выше, что все преторское вмешательство в область частных отношений выросло из его функций чисто полицейских - из обязанности охранять гражданский мир и порядок. То обстоятельство, что древнейшими интердиктами являются такие, как interdicta "ne quid in loco publico vel itinere publico fiat", "ne quid flumine publico ripave ejus fiat" и т. д., служит полным подтверждением этой мысли. Выше было сказано также и о том, что, отправляясь от идеи охраны гражданского мира, претор с течением времени все шире и шире распространял свое вмешательство в область частных, гражданских отношений.

Естественно, что эта идея гражданского мира в области вещных отношений должна была прежде всего привести претора к необходимости охранять факт владения от всяких покушений на самоуправство. Всякие проявления такого самоуправства, хотя бы даже исходящие от лиц, имеющих право на вещь, конечно, были чреваты разными потрясениями общественного порядка, а первою задачею претора было обеспечивать этот порядок. Так возникли посессорные интердикты и, по-видимому, довольно рано: они уже упоминаются у Плавта, то есть приблизительно за 200 лет до Р.Х. Но, конечно, они возникли не сразу в таком виде, в каком мы их встречаем впоследствии. Долгое время преторская практика шла ощупью, от случая к случаю, руководясь не столько ясным сознанием таких или иных общих принципов, сколько непосредственными запросами жизни.

Посессорные интердикты делятся на две категории: одни имеют своею целью охрану наличного владения от посягательств - interdicta retinendae possessionis, другие - восстановление уже нарушенного, отнятого владения - interdicta recuperandae possessionis. Третья категория - так называемые interdicta adipiscendae possessionis - интердикты, направленные на получение владения вновь (например, interdicta quorum bonorum для получения владения наследством), - не принадлежит уже к посессорным средствам в истинном смысле, так как истец здесь опирается не на факт владения, а на такое или иное (хотя и преторское) право.

К interdicta retinendae possessionis относятся два:

а) Interdictum uti possidetis предназначен для охраны владения недвижимостями. Формула приказа, с которой претор обращался к сторонам и от основных слов которой получил свое название самый интердикт, передана нам так (fr. 1 pr. D. 43. 17): "Uti eas aedes, quibus de agitur, nec vi nec clam nec precario alter ab altero possideatis, quominus ita possideatis, vim fieri veto"577. Как видно из этой формулы, интердиктом защищается наличное владение, - однако, с оговоркой: "если нынешний владелец не приобрел своего владения насилием (vi), тайно (clam) или путем просьбы до востребования (precario) от противника (alter ab altero)". Если это имело место, тогда наличное владение будет по отношению к противнику порочным (exceptio vitiosae possessionis), и должно быть возвращено этому последнему; в таком случае interdictum uti possidetis будет иметь так называемую рекуператорную функцию. Но возражение подобного рода допускается только для того, у кого владение было отнято vi, clam aut precario; для посторонних же лиц даже такое владение должно быть неприкосновенным.

b) Interdictum utrubi предназначен для защиты владения движимостями. Формула его гласила так (Gai. IV. 150. 160): "Utrubi vestrum hic homo, quo de agitur, nec vi nec clam nec precario ab altero fuit, apud quem majore parte hujus anni fuit, quominus is eum ducat, vim fieri veto". Охраняется и здесь наличный владелец, но уже с двумя оговорками: а) если он не приобрел своего владения vi, clam aut precario ab adversario, и b) если он владел спорной вещью на протяжении последнего года бoльшую часть времени, чем его противник. Последняя оговорка отличает interdictum utrubi от interdictum uti possidetis и усиливает рекуператорную функцию interdictum utrubi, давая лицу, утратившему владение, возможность предъявить его против менее продолжительного владельца с целью самого возвращения владения. Нужно, однако, сказать, что это отличие interdictum utrubi в праве Юстиниана было отменено, и оба интердикта были уравнены.

К категории interdicta recuperandae possessionis относится в истинном смысле только один интердикт - именно interdictum de vi или unde vi. Цель его - возвращение владения недвижимостью, отнятой насилием (изгнанием, dejectio). В классическом праве, впрочем, существовало два интердикта de vi: один - interdictum de vi cotidiana, другой - interdictum de vi armata, причем в этом втором интердикте (когда насилие было произведено вооруженной толпой) не допускалась exceptio vitiosae possessionis. В праве Юстиниана оба эти интердикта были слиты в один interdictum de vi, причем недопустимость exceptio vitiosae possessionis стала общей нормой: таким образом, изгнавший не может оправдаться тем, что он сам был перед этим изгнан противником; насилие (vis) недопустимо даже в виде ответа на насилие. Особенностью interdictum de vi является то, что он может быть предъявлен против изгнавшего (дейициента) даже тогда, если он уже не владеет: ответственность по интердикту имеет в этом случае штрафной (деликтный) характер.

Какого-либо особого интердикта для возвращения владения движимой вещью не существовало: потребность в этом удовлетворялась указанной выше рекуператорной функцией interdictum utrubi.

К числу interdicta recuperandae possessionis относят иногда еще interdictum de precario - интердикт о возвращении вещи, отданной в precarium (пользование до востребования; precarium практиковалось в отношениях между патроном и клиентом, патроном и вольноотпущенником и т. п.). Но этот интердикт не принадлежит к числу чисто владельческих: основанием его является не простое владение, а precarium, то есть некоторое юридическое, правовое отношение между сторонами. - Некоторые относят сюда, далее, особый interdictum de clandestina possessione - о возвращении владения недвижимостью, оккупированной тайком; но самое существование такого интердикта недостоверно.

Уже изложенное строение посессорных интердиктов и их история свидетельствует о том, что защита владения создавалась претором не по одному, заранее установленному плану, а по частям и разновременно, чем и объясняется как множественность владельческих средств, так и их взаимная несогласованность.

Применение владельческих интердиктов поставило перед практикой и теорией вопрос о том, каким признакам должно удовлетворять владение, чтобы получить право на защиту. Мало-помалу римскими юристами была выработана теория владения, основные положения которой сводятся к следующему.

Владение, хотя и фактическое господство над вещью, не может быть, однако, признано владением в истинном смысле, если оно не соединено с волей лица владеть. Поэтому нет владения в юридическом смысле, например, в том случае, когда спящему кто-нибудь вложил вещь в руку; на том же основании нельзя признавать владения, приобретенного лицами недееспособными (малолетними, безумными и т. д.), ибо их воля юридически не признается: все эти лица "affectionem tenendi non habent" (fr. 1. 3. D. 41. 2). Ввиду этого римские юристы учили, что для наличности possessio необходимы два элемента - corpus possessionis, фактическая власть над вещью, и animus possidendi, воля владеть. Владение, таким образом, приобретается, когда оба элемента соединяются в одном лице ("apiscimur possessionem animo et corpore" - fr. 3. 1. D. 41. 2); владение теряется, когда один из этих элементов исчезает (amittimur possessionem aut animo aut corpore).

Но не всякое владение, даже при наличности обоих этих элементов, заслуживало, по учению римских юристов, самостоятельной защиты, и в этом отношении они различали юридическое, защищаемое владение, possessio, и владение незащищаемое, detentio (или "in possessione esse"). Но принципиального критерия для отграничения possessio от detentio они не дали. Наиболее близким к истине критерием является характер animus possidendi: если кто-либо владеет alieno nomine, от чужого имени (например, вещь дана мне кем-либо внаймы, в пользование, на сохранение и т. д.), то мы будем иметь detentio; если же владение соединено с animus suo nomine possidere, мы будем иметь possessio (такой animus будет у собственника, у добросовестного приобретателя, но он будет и у вора). Только possessor suo nomine может претендовать от своего имени на защиту владения; владение же детентора должно быть защищаемо не им, а тем, от чьего имени он владеет.

Однако, этот критерий неточен. В целом ряде случаев, где мы имеем бесспорное владение alieno nomine, претор тем не менее давал самостоятельную интердиктную защиту; таково владение кредитора заложенной ему вещью, владение прекариста (получившего вещь в precarium), владение секвестария (того, кому была двумя спорящими лицами передана на сохранение спорная вещь до разрешения их спора), эмфитевтического и суперфициарного владельца это случаи так называемого производного владения. В основе этих исключений лежит не тот или другой теоретический принцип (как думают некоторые и до сих пор, - например, Зомм), а та же самая постепенная историческая эволюция, вызывавшаяся чисто практическими соображениями. На первых порах, вероятно, самостоятельная защита давалась только владельцам suo nomine; детенторов защищали те, от чьего имени они владели. Но мало-помалу обнаружились случаи, где такой защиты для детенторов было недостаточно. Я, например, отдал вещь в залог, но уже потерял надежду ее выкупить; если кто-либо отнимет вещь у кредитора, я вовсе не склонен буду защищать ненужное мне владение, и кредитор останется вовсе без защиты. Даже если я предъявлю интердикт о защите владения, то вещь будет возвращена мне, что вовсе не в интересах кредитора. Таким образом, оказывалась существенно необходимой самостоятельная защита для creditor pigneraticius. Аналогичные соображения могли возникнуть и в других случаях, и таким образом создался указанный ряд исключений. Этими исключениями римское право вступило на путь постепенного расширения сферы защищаемого владения, - путь, по которому пошло далее право новых народов, закончившееся в новейших кодификациях признанием всякого владения (даже владения alieno nomine) защищаемым.

Наконец, вопрос о владении возникал и в тех случаях, когда кто-либо фактически осуществлял содержание какого-либо сервитута - например, кто-либо пользовался вещью, как узуфруктуарий, кто-либо пользовался проездом через чужое имение и т. д. Можно ли в случае нарушения кем-либо такого фактического пользования претендовать на интердиктную защиту? Римские юристы ответили на этот вопрос утвердительно, признав, что в случаях этого рода есть "как бы владение правом" - juris quasi-possessio (fr. 20. D. 8. 1). В действительности, мы имеем здесь не "как бы владение правом", а самое подлинное владение вещью, только владение не всестороннее, а ограниченное в своем содержании. Тем не менее, эта теоретически неправильная конструкция сыграла большую роль в юриспруденции новых народов, которая понятие juris quasi possessio распространила далеко за римские пределы - на права обязательственные, семейственные, даже публичные.

Как бы то ни было, но институт владения, как фактического господства, независимого от права на него, утвержденный преторским эдиктом и разработанный классическими юристами, стал с той поры прочным достоянием всякого сколько-нибудь развитого гражданского права.

БОНИТАРНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ И BONAE FIDEI POSSESSIO

Защищая всякое, даже недобросовестное, владение при помощи интердиктов, претор в дальнейшей своей практике не мог не обратить внимания на то обстоятельство, что среди всей массы разнообразных случаев владения есть некоторые особенные виды его, которые заслуживают большего внимания и большей защиты. Два случая особенно выделялись в этом отношении.

1) Как уже известно, цивильное право требовало для передачи права собственности на res mancipi формальных актов mancipatio или in jure cessio. Если почему-либо эти формальности не были соблюдены (они вовсе не были соблюдены: вещь была просто передана путем traditio; или же они были соблюдены, но, например, оказалось, что один из пяти приглашенных свидетелей не имел необходимой дееспособности), то право собственности не переходило, отчуждатель оставался dominus ex jure Quiritium, а приобретатель делался только владельцем вещи: jus Quiritium он мог приобрести только посредством давности. Конечно, такой приобретатель мог защищать свое владение посредством владельческих интердиктов и не только против посторонних лиц, но и против самого квиритского собственника; но посессорная защита не есть окончательная: отчуждатель мог предъявить петиторный иск - rei vindicatio, - и тогда приобретатель должен был вещь ему вернуть.

Такая несправедливость не могла не обратить на себя внимания претора - недобросовестные люди могли сделать из этого для себя средство наживы: продав вещь и получив деньги, они могли ее потребовать назад. Тем более, что с развитием оборота самые формальности старого цивильного права утрачивали свой смысл и стесняли в быстроте деловых отношений. Ввиду этого для того, чтобы парализовать возможность указанной недобросовестности со стороны продавцов, претор стал давать приобретателям exceptio rei venditae et traditae (вид exceptio doli) и тем охранял их от нападений со стороны отчуждателей.

Но этого было мало. Вещь могла каким-нибудь образом очутиться во владении отчуждателя (купленная мною лошадь убежала обратно во двор продавца и т. п.) или в руках третьих лиц; каким образом покупщик мог вытребовать ее назад? Интердиктная защита сплошь и рядом могла оказаться недостаточной - например, вследствие того, что при interdictum utrubi защищался тот, кто владел большую часть времени в течение последнего года; если купленная мною лошадь на другой день ушла от меня к продавцу, я получить ее при помощи этого единственного для движимых вещей интердикта не мог (продавец владел ею больше, чем я). Между тем было очевидно, что раз претор признал справедливым защищать покупщика от rei vindicatio продавца, то необходимо продолжить эту защиту, дав покупщику не только exceptio, но и какой-нибудь иск для получения приобретенной им вещи как от самого продавца, так и от посторонних лиц.

2) Аналогичная потребность выяснилась и в другом случае. Если до сих пор мы имели дело с пороком формальным в акте приобретения (несоблюдение формы), то с развитием оборота не менее часто стали встречаться случаи порока материального. Кто-либо приобрел вещь, даже с соблюдением всех необходимых формальностей (если дело шло о res mancipi), и владеет ею в полной уверенности (bona fides), что он собственник. Но затем оказывается, что то лицо, у которого вещь была куплена, само не было собственником, что вещь куплена a non domino (например, я купил вещь у законного наследника; впоследствии было обнаружено завещание, которым все наследство передано другому лицу). Законный собственник может, конечно, теперь предъявить rei vindicatio и отобрать вещь; приобретатель и в этом случае станет собственником лишь по истечении usucapio. Но, если нет оснований защищать приобретателя от законного собственника, то иначе обстоит дело по отношению к посторонним лицам: пока собственник не требует от меня вещи, я все же имею на нее больше прав, чем кто-либо другой. Если при таких условиях вещь, добросовестно мною приобретенная, очутится в руках постороннего лица, справедливость требует, чтобы мне было дано какое-либо средство для получения ее обратно. Конечно, и здесь будет достаточно посессорных интердиктов, но не всегда; необходимо и здесь какое-либо более прочное средство, необходим какой-либо иск.

Оба указанные случая были разрешены одновременно. В последнем столетии республики некоторым претором Публицием (точнее ни имени претора, ни времени реформы мы не знаем) был издан эдикт, получивший название edictum Publicianum, который и установил желательный в обоих случаях иск.

Текст этого эдикта до нас в подлинном виде не сохранился, и современные исследователи спорят даже о том, был ли это один эдикт, охватывавший оба случая, или же два отдельных эдикта для каждого случая в отдельности. Ленель, известный своей реконструкцией преторского эдикта, стоявший сначала на точке зрения двух отдельных эдиктов, впоследствии переменил свое мнение и в настоящее время думает, что оба случая охватывались одним общим обещанием претора. Весьма вероятно, что это обещание гласило так: "Si quis id, quod traditum erit ex justa causa et nondum usucaptum, petit, judicium dabo".

Иск, который на основании этого эдикта давался, как в первом, так и во втором случае, носил название Publiciana in rem actio. Формула этого иска передана нам Гаем (Gai. IV, 36): "Iudex esto. Si quem hominem As As emit, et is ei traditus est, anno possedisset, tum si eum hominem de quo agitur ex jure Quiritium ejus esse oporteret et reliqua" (то есть: si is homo Ao Ao arbitrio tuo non restituetur, quanti ea res erit tantam pecuniam judex Nm Nm Ao Ao condemna, si non paret, absolve). Как видно из этой формулы, actio Publiciana есть actio ficticia: иск построен на фикции исполнившейся давности; им защищается только такой владелец, оторый может приобрести собственность по давности, и защита его является как бы предварением этой возможной в будущем собственности. В этом отношении оба описанные случая сходятся, но они расходятся в других отношениях, вследствие чего actio Publiciana приводит к последствиям далеко не одинаковым.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6